ДВА ПОРТРЕТА

   Мансур перелистал книгу, нашел подходящий портрет и осторожно выдрал его. Разгладил на столе страницу и решил, что подойдет. Книгу закинул за кровать, чтоб дольше не находилась.
   Теперь нужен второй портрет. Может, у Борьки Кирьякова, у него сестра в библиотеке работает.
   Мансур направился к Борьке и осторожно вызвал его на улицу.
   — Портрет нужен, — шепотом сказал Мансур.
   — Какой портрет? — так же тихо спросил Борька.
   Мансур не водился с ним, они только в прошлом году переехали на эту улицу, а до этого жили возле верхнего базара, а Борька все время здесь живет. Этим летом, когда играли в футбол улица на улицу, он увидел Борьку, как тот стоит в воротах.
   Мансур ему пеналь бил, но гол не засчитали, мол, мяч в штангу попал, а он-то точно видел, но драться они тогда не стали. Борька жил на углу и мог играть и за ту улицу и за эту. Зря они тогда не позвали его в свою команду, могли бы тогда всех обыграть.
   Мансур оглянулся по сторонам.
   — Портрет Сталина нужен, — выдохнул он.
   — Зачем? — удивился Борька и немного присел, потому что был выше ростом, хотя никогда не оставался на второй год.
   — У меня Ленин уже есть, — Мансур вытащил из-за пазухи портрет и показал его Борьке.
   — Подумаешь, у нас тоже есть, только на стене, под стеклом, — ответил Борька, немного завидуя в душе, что сам он не может так просто взять и вырвать из книги полюбившуюся картинку.
   — А куда мне большой, — возразил Мансур, — куда я его прилеплю, надо маленький, как этот.
   — А зачем тебе? — спросил Борька, не понимая.
   Мансур посмотрел ему в глаза.
   — Скажи "честное пионерское".
   Борька был пионером, а Мансура не приняли, сказали, что второгодники не нужны. Но Борька не стал так просто давать честное пионерское.
   Мансур и сам бы не стал давать слово, тем более первому попавшемуся. Если слово дал, его надо держать.
   — Ладно,— сказал он, — но учти, если кому скажешь...
   Борька промолчал. Он еще ни разу не дрался с Мансуром и поэтому не знал, обращать внимание на его слова или нет.
   — Я на пляже был, а там один дяденька рассказывал, а у этого дяденьки вот здесь, — Мансур показал на левую сторону выше сердца, — Ленин и Сталин выколоты. А дяденька этот в тюрьме сидел, и там у них одного поставили расстреливать, а у него тоже на груди было выколото. А солдаты подняли винтовки, как прицелятся, а он им — нате, стреляйте, и рубашку разорвал, а те как увидели — и винтовки опустили.
   — Отказались? — прошептал Борька.
   — Кто же будет в Ленина со Сталиным стрелять? Теперь понял?
   Борька стоял, разинув рот.
   — Вот это да, — сказал он, — так и не расстреляли? Отпустили?..
   — Откуда я знаю. Ты бы стал стрелять?
   — Нет, — подумав, сказал Борька. — А ты, значит, срисовать хочешь? — догадался он.
   — Ну да, сначала срисуем, а потом иголкой и тушью.
   Борька с сомнением покачал головой.
   — А ты че, хочешь, чтоб тебя расстреляли? Хочешь, да?
   — Нет, — замотал головой Борька. — А кто будет расстреливать?
   — Кто, кто, — передразнил Мансур, — мало ли. — Борьке хорошо, он в галстуке будет. — Вот большой вырастешь, галстук уже снимешь, кто узнает, какой ты?
   — А я потом в комсомол вступлю, — вывернулся Борька.
   Мансур замолчал, про комсомол он не подумал.
   — А там же значок маленький, раз — и отстегнулся. Издали не заметишь, а если выколоть большие портреты красной тушью, все увидят. Понял теперь?..
   Борька задумался. Он взял портрет и примерил к себе.
   — Ты сначала рубашку сними, — посоветовал Мансур.
   — Не уместится, — с облегчением вздохнул Борька, — видишь?
   — Уместится. Можно чуть-чуть вбок, когда вырастешь, он как раз выпрямится.
   — Пошли, — сказал Борька. — Жди меня за сараями. Через десять минут он вынес под рубашкой толстую книгу.
   — Картинку не будем вырывать, — предупредил он, — так срисуем.
   — Ладно, —согласился Мансур, — только зря ты боишься, потом не страшно будет.
   — Да-а,— протянул Борька, — не будет.
   Мансур подумал немного.
   — А я вот хочу, чтоб и на спине было.
   — Зачем? — удивился Борька. — Надо же лицом стоять.
   — А, попробуй, встань лицом: у меня знаешь, какая мать! Меня надо вообще со всех сторон исколоть, чтобы она сразу заметила. — Мансур пощупал шрам на лбу и ничего больше не сказал.
   Стали примерять портреты. Один умещался кое-как, а второму совсем не было места.
   — А если один спереди, а другой сзади? — предложил Борька.
   — Ну и будешь крутиться, да? Надо стоять твердо, или спиной или лицом, а то подумают, что боишься, — решительно сказал Мансур.
   — Давай тогда я тебе срисую, — предложил Борька.
   — Нет, давай я тебе, — ответил Мансур, — а то еще потом откажешься.
   — Это я-то откажусь... А ты знаешь, я в прошлом году какую занозу засадил... В больнице вытаскивали. Вот, смотри, — Борька показал ладонь, но следа прошлогодней занозы не было, зажил.
   Они долго спорили, препирались, пока Мансур не снял рубашку.
   — Ладно, — сказал он, — только карандаш послюнявь, кожа ведь не бумага.
   — Я сам знаю, — сказал Борька, — не шевелись.
   Он долго водил карандашом по груди, что-то стирал. Было немного щекотно, но Мансур терпел ради такого случая.
   — Все, — наконец сказал Борька фиолетовыми губами.
   Мансур наклонил голову, долго рассматривал, но ничего не понял.
   — Принеси зеркальце, — попросил он, — надо посмотреть, как получилось.
   — Да хорошо получилось, только обвести надо, сейчас иголку с тушью принесу.
   — Ты сначала зеркальце принеси, а потом уж...
   Борька принес и зеркальце, и тушь с иголкой.
   Мансур взял зеркальце и не понял, что нарисовано у него на груди.
   — Кого ты мне сделал? — заорал он на Борьку. — Кто такие... Разве так рисуют?
   — Ну сам и рисуй, — обиделся Борька и поболтал флакончиком. Мансур посмотрел на него и сказал:
   — Ладно, садись.
   Он тоже долго водил карандашом по Борькиной груди, пока тот не начал хихикать.
   — Хватит смеяться, — предостерег Мансур, — ведь не получится.
   У него ничего не выходило.
   — А, может, приложить — и через бумагу? — Мансур попробовал уколоть себя. — Ого! Больно, — сказал он.
   — А ты как думал, — сказал Борька, — не выдержишь.
   Они начали стирать с себя, поплевывая на ладошки и размазывая по груди и животу фиолетовые разводы неудавшихся портретов. Но оттереть полностью не удалось.
   — Вот если бы сразу как на картинке, и чтоб не больно, — сказал, немного погодя, Борька.
   — Так не бывает, — вздохнул Мансур.
   Борька закрыл книгу и сунул ее за пазуху. Мансур успел прочитать название — "Большая Советская Энциклопедия". Значит, точно Борькина сестра в библиотеке работает, только там и есть такие книги.
   — Я придумал! — вскочил Мансур. — Давай просто напишем. Читать все умеют.
   — Что напишем? — не понял Борька.
   — Ну, это самое: Ленин. Сталин.
   Они опять долго спорили, надо писать или нет, но потом решили пока написать, а потом, когда вырастут — обязательно сделают наколки, к тому времени и грудь у них будет шире, и оба портрета обязательно уместятся рядом.
   Мансур пришел домой вечером, совершенно забыв, что надо было сходить за хлебом. Из ста сорока семи пеналей Борька пропустил лишь семьдесят четыре.
   — Ты где шлялся, паразит? — накинулась на него мать. — В доме крошки хлеба нет. Тебе что утром сказала? Ты долго будешь мне нервы трепать? — она замахнулась крышкой от кастрюли.
   Мансур попятился к двери.
   — Вот отдам тебя отцу, и будешь жить с мачехой, она тебе покажет!
   Мансур непослушными пальцами расстегивал пуговицы, порвать рубашку он еще успеет, возле двери стоит. Мансур чуть оглянулся.
   — Это что у тебя? — испугавшись, запнулась мать. Мансур скинул с себя рубашку и замер. Он стоял лицом к шеренге солдат, чуть прижмурив глаза, и ждал команды...