"РАЗРЕШИТЕ С ВАМИ ПОЗНАКОМИТЬСЯ..."



   Я каждый день собираюсь написать письмо, вернее, письма и вот этот рассказ. Письма, в общем-то, необязательные, их никто особенно не ждет, поэтому, наверное, все никак не напишу, хотя получать письма мы любим. Конечно, иногда хочется написать, чтобы тебе кто-нибудь ответил, тем самым притупить чувство одиночества, включившись в систему: ты — почта — он, она, они — почта — ты.
   До того он мне надоел, что сегодня и автобусе купил два билета — на себя и на рассказ. Хмыкнул про себя и решил я, что сегодня обязательно напишу. Мог бы и раньше написать, но не находил побудительной причины, стимула, раздражителя, что ли? И билет подвел свою черту, так сказать, пятикопеечную, но разве дело в одном билете?
   Сюжет этот я нашел месяц назад, когда возвращался домой, то есть ездил домой, а возвращался к месту своей работы. Там у меня настоящий дом, там я родился, ну а здесь я теперь работаю, прописан, живу и так далее.
   Сел я в Казани на поезд, идущий до Москвы. Народу, как ни странно, было мало, можно место выбрать, пока не набились. Но до самой Москвы оставалось много свободных мест.
   Вижу, сидит женщина, примерно моих лет, как говорят теперь, одетая просто и со вкусом. О простоте я ничего не скажу. За свои тридцать лет до сих пор не научился разбираться в шелках, кримпленах, бумазеях — знаю их просто по названиям. Но то, что она была одета со вкусом, а это надо понимать: красиво, я могу подтвердить. Спросил у нее, занято ли. Она, естественно, ответила, что нет. Я и сам видел, но не спросить не мог. Культура. Встретила она меня не то что холодно, все же вагон есть вагон, но вежливо. У меня газеты, у нее журналы. Поезд медленно тронулся, вроде поехали. Оба уткнулись в свежие новости, иногда кидаем друг на друга взгляды. Ладно, думаю, дорога у нас дальняя, успею еще и познакомиться, и наговориться. Я иногда бываю общительным, но это к делу не относится. Газеты я прочитал. Время идет. Гляжу, и она устала от своих журналов. Пора, наверное, начинать. Надо было бы представиться, ну да ладно, как-нибудь в разговоре назовусь. Так и едем. Стемнело. Проводница включила свет, а у нас еле горит. Ну вот, наконец-то есть повод сообща повозмущаться. Но я молча встал и пошел к проводнице. Она что-то пощелкала, покрутила, но свет так и не зажегся. Мне, вообще-то, было безразлично, горит у нас свет, или нет, но показать свое старание и озабоченность я был обязан. Вернулся на место и говорю ей, что где-то перегорело, видимо. Надо звать электрика, а он будет только днем, да и то на конечной станции. Мое сообщение ее, кажется, не удивило, женщины ее возраста в ярком свете особенно не нуждаются, и настаивать на этом мы не будем. Постепенно разговорились. Все ездили, все знают, о чем говорят, что умалчивают временные попутчики. А попутчики , как известно, все временные.
   Она ехала в командировку на несколько дней и, по подсчетам, у нее должно было остаться свободное время, которое она собиралась посвятить концертам и театрам. Что ж, поговорили мы и о театрах, поговорили и о концертах, о новостях литературы и музыки. Все в меру, настолько, насколько мы знали о теме нашего разговора. Несколько раз я выходил курить, потом начали укладываться.
   Утром проснулись рано, я встал попозже, когда она была уже одета. Перед ней стоял пустой стакан, мой чай остывал. То ли я перекурил вчера, то ли просквозило ночью, а может потому, что потерял расческу и не мог причесаться, настроение было не особенно хорошим, и вчерашняя нить наших симпатий повисла где-то над столом. Я лениво начал листать "Литературку", которую вежливо у нее попросил. И вот тут началось то, о чем я хотел написать в последние три недели. Теперь уж точно не помню, кем была написана статья и в каком номере это было, но вычитал я прелюбопытную вещь. Вновь был поднят вопрос о пресловутом брачном бюро. Какой-то профессор написал оглушительную статью о том, что пора у нас открывать эти самые дома знакомств, в лучшем смысле этого слова. Об этом писалось и раньше, помню, еще Хиль пел о брачном бюро, в том духе, что, мол, это не заменит ему чего-то и т.д. У нас это начинание, конечно, обругали, обозвав капиталистическими замашками. Это, конечно, дело журналистов, они всегда все знают, что нам нужно и когда нужно.
   Мы поговорили на эту тему где-то часа два; пока наши познания не иссякли.
   Она и при дневном свете выглядела чудесно, да и я, наверное, увлекся разговором, и, может, поэтому у нас возникло взаимопонимание. Мелькнуло несколько особых взглядов, которые я не буду комментировать. Мы помолчали, думая каждый о своем.
   — А вот если бы так случилось, — начал я, — едут двое людей, допустим, вы и я. Вы — из своего Ижевска, я — из Казани. Можно, конечно, взять другие города, но будем пока привязывать места и имена к настоящим названиям.
   — Допустим, — согласилась она, поощряя мою фантазию улыбкой.
   Она удобно откинулась, отложив журнал.
   — Так вот, предположим, мы с вами случайно оказались в одном вагоне и едем в одно и то же место. Вот в это самое заведение, — хлопнул я по статье.
   — Но то, что мы едем именно туда, ни вы, ни я не подозреваем. Нам пришел вызов, потому что в свое время мы посылали ответы на эти самые тесты, свои анкетные данные и все, что нам надо. Я, конечно, не знаю, что там требуется, а так, приблизительно. Вот... — замолчал я.
   — Продолжайте, продолжайте, — сказала она с интересом.
   — Значит, так... — Я уставился на нее. — Вы знаете, пусть у нее будет ваш красный свитер, можно?
   — Пусть будет, — согласилась она.
   — И ваше имя, простите, как вас зовут?
   — Марина.
   — Очень хорошо. — Я назвал ей свое. — И за то время, пока они едут, между ними происходит что-то похожее на увлечение, только не поймите меня превратно, пусть даже не увлечение, а какая-то тяга, понимаете, что-то вроде каких-то предчувствий любви, быть может. Словом, они понравились друг другу. Может такое быть?
   — Вполне, почему же не может. — Она уже принимала игру, условность которой ее ни к чему не обязывала.
   — Понравившись друг другу, — продолжал я, — они почувствовали, что нашли именно того человека, которого искали. Вот тут-то я не знаю, как описать эти чувства, да это, наверное, и не надо пока. В этой ситуации вы оказались постольку, поскольку я так представил себе, что могло бы произойти.
   — Я понимаю вас. Дальше что с ними происходит?
   — Дальше. Они договариваются о встрече, каждый решая ее по-своему. Но недаром же из миллиона кандидатов машина выбрала именно нас двоих: она знала, кого выбирать.
   — Вы хотите сказать, что уровень отбора будет настолько точен, что никакой ошибки не может произойти?
   — Разумеется, какого тогда черта открывать это бюро, если они не будут уверены в своем аппарате.
   — Ну хорошо, и они встретятся там?
   — Да, именно так. Они приходят в условленное время и место, предъявляют какие-то документы, его заводят в кабинет, а вы, вы уже там... Здороваемся. Удивлены. Удивлен посредник, видя, что мы знакомы, и оставляет нас одних, сославшись на то, что ему надо куда-то позвонить. Первая неловкость была нами пройдена еще до встречи здесь, и посреднику, естественно, с нами, в общем-то, нечего делать. И вот у вас и у меня появляется чувство обманутости. Мы с вами еще в поезде, понимаете, договорились о встрече и про себя решили отговориться, если наш избранник нам не понравится. Оставили себе лазейку, чтоб в случае неудачи отойти на заранее подготовленные позиции.
   Хотя надо отдать должное машине, она выбрала именно нас с вами, а не кого-то другого. Именно нас, но получилось заочное предательство.
   — Ну и что же, так они и расстались? И вы не сведете их вместе?
   — Зачем?! Они не оправдали друг друга, не оправдали своих надежд, и этим я хочу наказать их за неверие, за оглядку, за корысть, в конце концов.
   — Жалко...
   — Но это еще не все. Так и не выполнив предназначенного, они возвращаются и, как ни странно, опять в одном вагоне. Может быть такое?
   Она горько как-то кивнула.
   — И поедут они теперь в соседних купе, конечно, кивнут друг другу, но даже не подойдут...
   — Еще бы, после того, что вы наговорили...
   — Он несколько раз, он много раз пройдет мимо нее, рядом с ней будет сидеть какой-нибудь положительный интеллигент, будет ей что-то ворковать, блестя очками в золотой оправе. Она — громко смеясь над каждым его словом. А я буду сурово ходить взад и вперед по вагону, потом разговорюсь с проводницей и такого наплету, что она до самого утра будет поить меня горячим чаем и громко смеяться, мешая спать пассажирам.
   — Н-да, грустная история. Хорошо, что это не с нами было.
   — Наверное, хорошо.
   Я отвернулся к окну, мы оба надолго замолчали, думая каждый о своем. Скоро Москва.











Хостинг от uCoz