МАСОНЫ



      Пашка опаздывал на работу в третий раз за неделю. В понедельник он вообще не выходит, спит до обеда, а вечером — в школу, если настроение есть.
      Ругает себя Пашка последними словами, но ничего поделать с собой не может: и спать он ложится не позже, чем все, и два будильника в изголовье стоят, но не может он вовремя проснуться, хоть убей. Минут на пять-десять обязательно опоздает. Аж самому неприятно перед ребятами. И почему он таким уродился? И опаздывает, и опаздывает, и когда это кончится...
      Может, совсем сегодня не идти, с горя думает Пашка, но, с другой стороны, пиши потом объяснительную, а это значит — опять ври, изворачивайся.
      Из метро он вывалился вместе со всеми, и было уже лень возвращаться в общагу, все равно теперь не ляжешь, а если и ляжешь — не уснешь, считай, что день пропал зря. Можно, конечно, в кино, но утренние сеансы начинаются поздно, не будешь ведь до девяти шляться по морозу.
      Пашка посмотрел на часы. Семь пятнадцать. Ехать ему сорок пять минут.
      Пашка кинулся бежать через площадь...
      Вот так всегда. Автобус только что ушел, а. следующий — через двенадцать минут. Вот и кукуй теперь.
      Пашка нервно закурил. Эх, будь оно все проклято...
      Напротив, через дорогу, выстроилась длинная очередь к киоску.
      "Газету, что ли, купить, — подумал он, — все равно опоздал".
      Перейдя улицу в неположенном месте, пристроился в хвост и через пять минут увидел, что так может прозевать автобус. Вытащил из кармана мелочь и направился к тем, кто стоял возле окошка. Приглядел одного в пыжиковой шапке и протянул ему двадцать копеек.
      — Опаздываю, — буркнул он, — купи там..
      Пыжиковая шапка окинула его взглядом, усмехнулась, слегка скривив губы.
      Пашка не стал заводиться, некогда, схватил газету без сдачи и кинулся к остановке.
      "Дурак! — успел он подумать о Пыжиковой шапке, втискиваясь в автобус. — И чего они все корчат из себя?"
      Он на будущий год, может, купит такую же шапку и портфель, тогда посмотрим, успокаивал он сам себя.
      Подумаешь, шапка! Ее ж любой купить может. А портфель? Так их в каждом магазине навалом. Были бы деньги...
      Если бы он еще очки носил, тогда никто бы и не подумал, что Пашка всего второй год живет в Москве.
      Но, говорят, к старости у всех глаза портятся...
      Автобус понемногу пустел, скоро ему выходить. Пашка, наконец, перелистал "Литературную Россию". Взгляд задержался на статье с жирным заголовком "Пушкин и масоны". Долго мусолил ее глазами и зевнул.
      Потом, когда получит он квартиру, будет каждое утро вот так же, как эти, покупать газеты и, главное, не будет он больше опаздывать, потому что работу найдет поближе к своему дому. А газеты лучше всего выписывать на дом.
      Сидишь, например, завтракаешь, а в руке газета, а на столе еда всякая, ешь не хочу, ну, и жена рядом, в халатике, так и ходит перед тобой, так и ходит... Шельма!
      В статье мелькнуло что-то о вольных каменщиках, но разбираться было некогда. Возле ворот на стройплощадку Пашка расстегнул пальто, чтоб сразу же было видно, как он спешил и запыхался. А последние метры мчался, придержав дыхание.
      Поравнявшись с вагончиком начальника участка, Пашка на бегу скосил глаза и увидел в окне вытаращившегося Николая Семеновича.
      — Куда?! — закричал начальник, выскакивая из вагончика. — А ну-ка, зайди!..
      Пашка притормозил. "Ну вот, — вздохнул он, — попался".
      — Здрасьте, — сказал он. переступая порог и вежливо вытирая ноги.
      Николай Семенович смотрел прямо ему в глаза и тяжело молчал. Обычно начиналось с крика, а сегодня что-то случилось, отметил про себя Пашка. —Ну?.. — промычал начальник участка, словно у него болели зубы.
      — Да я вот, в очереди, — замямлил Пашка. — Купил, — протянул он газету.—Последнюю.
      — В среду у тебя автобус сломался, — оборвал его начальник участка. — В четверг ты разменивал двадцать пять рублей в буфете...
      — Да я говорю, в киоске же стоял, честное слово. Газету покупал, свежая.
      — А сегодня у тебя еще и газета! Так, что ли? — Николай Семенович поправил очки. — Напишешь объяснительную, — добавил он для строгости. — Будем разбираться. А премиальные, ты учти, не получишь за этот месяц.
      — В очереди стоял... А у меня часы... Вечером забыл их... Газету же купил,—долдонил свое Пашка. Премиальные все же не хочется терять.
      — Тут статья интересная, — Пашка помахал свернутой газетой.
      — Иди, — устало махнул Николай Семенович, — а газету оставь.

      Бригада с утра перекуривала, дожидаясь раствора.
      ыхтя и отдуваясь, на леса заполз сменный мастер, покрутил головой и, так ничего и не сказав, сполз по шатким ступеням и только внизу крикнул, ни к кому не обращаясь:
      — Чем сидеть, поддоны бы сложили.
      — Сложим, — отозвался Володя Авдотченков, который временно заменял заболевшего бригадира.
      Мастер постоял внизу, сплюнул в сердцах, наверное, матюкнулся, но. так и не сказав ничего больше, ушел. Пойдет он сейчас звонить, упрашивать, ругаться, пока не добьется обещания прислать, наконец, машину раствора, а придет она после обеда и привезет не куб, как заказывали для перегородок, а два, и делай с ним что хочешь. А что с ним сделаешь, придется закапывать. Если только бригаду попросить остаться...
      Быстренько переодевшись, Пашка кинулся к лесам, по пути прихватил лопату и остановился возле разбросанных поддонов. "Вот ведь и не сложили, — подумал он и, оставив лопату, взлетел по шатким ступеням.
      — Здорово, масоны, — весело сказал Пашка.
      — Ты чего это опоздал? — спросил Авдотченков.
      — Да понимаешь, вчера контрольную писал, до трех часов ночи...
      Пашка в прошлом году начал было ходить в девятый класс, а потом забросил. Так его опять запихнули, вызвали в отдел кадров к Миле Андреевне и пропесочили.
      Пашка усмехнулся: никто почему-то не обратил внимания на "масонов", словно сто лет об этом знают, только никому не говорят.
      — Эх, темень, — вздохнул Пашка, — я ж говорю масоны, а вам хоть бы хны.
      Володя Авдотченков принялся отбивать мастерок. Кеша начал щелкать зажигалкой.
      — Да брось ты свою керосинку, — сказал Пашка, протягивая спички.
      Кеша не взял коробок, значит, он тоже услышал про масонов, но, видимо, ждал, что последует дальше.
      Пашка расстегнул телогрейку и пожалел, что оставил у Семеныча газету, теперь вот выкручивайся...
      — Я говорю, что масоны мы, — на "мы" он сделал ударение, чтоб не подумали чего плохого. — А масоны это вольные каменщики были, Пушкин был, —заключил Пашка и опять пожалел, что оставил газету.
      — Ну, — протянул Авдотченков, — дальше что?
      — Ну и ничего, — обиделся Пашка, видя, что не верят ни единому слову, а так и схлопотать можно.
      Авдотченков, очистив мастерок, принялся за другой.
      — Масоны были раньше, ну, каменщики, значит. И Пушкин был, — принялся по новой объяснять Пашка. — Знак у них вроде какой-то... Да ты не смейся, не смейся.
      Авдотченков отложил мастерок.
      — Я не смеюсь, —- сказал он, — валяй, валяй...
      — Вот я и говорю, они раньше были.
      — Раньше кого? — перебил Кеша.
      — Масонов. Они так назывались, а теперь — вольные каменщики, — совсем запутался Пашка. — Да идите вы к черту! — воскликнул он. — У Семеныча газета, если мне не верите.
      — Я что-то слышал такое. — вставил подошедший Игнат, — но, помнится только, поэтом он был.
      — А я те говорю, что масоном. — Пашка неожиданно чихнул. — Сначала поэтом, а потом каменщиком, в газете врать не будут, если хочешь знать.
      Кеша подумал про себя, сказать или не сказать, и добавил:
      — У меня друг был, он стихи писал. Так вот, он всегда по вечерам после работы...
      Был ли у Кеши такой друг, никто не знал, а если и был, то вряд ли были стихи...
      — Ну и Пушкин, наверное, так писал, — предположил Пашка. — Днем работал, а вечером писал. У них еще эмблема была. Мастерок, — сказал Пашка и оглядел всех.
      — А кокарды не было? — сплюнул Авдотченков. Он в армии младшим сержантом служил, поэтому и поставили его временным бригадиром.
      — Сам ты кокарда, — обозлился Пашка. — Им как людям говорят, а они...
      — Да ладно тебе, — посерьезнел Авдотченков. — Были какие-то, читал. только не помню где. Но не каменщики они, не настоящие, а так. — Володя оглядел ребят. Может, и не оставят его бригадиром, но он должен им кое-что показать.
      — Их много было, этих масонов, — добавил Авдотченков.
      — Вот я и говорю, — обрадовался Пашка и решил на ближайшем профсоюзном собрании проголосовать за него, пусть он и будет у них бригадиром.
      — Они даже с декабристами вместе были, — Володя по-хозяйски осмотрел всех. Все! Теперь наверняка дадут бригаду, если не на четвертом участке, то на другом, и, пожалуй, ему стоит взять с собой Пашку, но опаздывает он все время...
      Авдотченков от волнения присел на кладку и вытер вспотевший лоб.
      Ребята ненадолго замолчали, каждый думал о своем и все вместе о Пушкине, о масонах, о вольных каменщиках, получке и нарядах, о том, что сегодня опять раствор вовремя не подвезли и еще о многом, многом другом.
      Поднялся резкий ветер, и всем показалось, что мелькнула чья-то тень. Все невольно заерзали и переглянулись. Оказывается, Пушкин тоже каменщик, только никто об этом не знал, и даже в школе им об этом не говорили, наверное, скрывают — неудобно, а зря молчат...
      Во двор вкатился самосвал и остановился посреди дороги. Из кабины вылез шофер, попинал по баллонам и, задрав голову, крикнул:
      — Эй, кому раствор?!
      Из-за стены показалась голова в каске и скрылась. Затем появились четыре головы и молча уставились на водителя.
      — Вы чего это? — обеспокоено спросил шофер. — Я говорю, раствор привез, принимайте.
      Головы переглянулись.
      Два куба закладывали до самого вечера. Работали молча: масоном хорошо быть, только плохо, что раствор привозят не вовремя.












Хостинг от uCoz