ТРЕТИЙ ДЕНЬ

      Под моими окнами третий день копают могилу. После обеда, приняв лекарство и проводив врача, я присаживаюсь на подоконник и смотрю, сколько они вырыли за день.
      А работа у них идет медленно: часто перекуривают (понятно, им некуда торопиться), ведут длинные разговоры. Жаль, что я не могу их слышать. Наверное, ругаются, ругают меня (хотя откуда я это взял, работа есть работа), ругают начальство, жалуются на жен, на детей, соседей...
      Сегодня я вложил три рубля в один из немногих конвертов, в которых были пожелания долгих лет счастья и любви, еще вложил карамельку для веса, и, когда они ушли на обед, кинул. Попал точно.
      Потом я задремал и проспал появление моих землекопов (вот у меня и появились свои землекопы). Очнулся, а их уже нет. Соображают. Наверное, обрадовались невесть откуда взявшейся трешке. Это, конечно, не выход, да и много ли денег у меня для таких отсрочек, но почему-то я решил, что не умру, покуда могила моя не будет вырыта.
      Откуда эта уверенность, не знаю, но так показалось, я даже убежден в этом. Наверное, каждому из нас роют могилу, правда, мы не видим этого, а мне вот представилась такая возможность. Хотя это, конечно, глупости. Подсчитав деньги, я немного успокоился, по крайней мере, еще на неделю хватит. Конечно, я мог бы попросить, чтобы мне принесли еще денег, но я решил, что только эта сумма, которая находилась у меня, поможет продержаться те несколько дней, которые отпущены мне болезнью и неторопливостью землекопов.
      Умирать буду долго, а. может, я давно уже умер и просто готовлюсь теперь для других быть мертвым. Я-то знаю, что умер, скоро об этом узнают и другие (какая неожиданность!..)
      Или мне подождать?
      А чего, собственно, ждать...
      Приходят навещать, садятся на край постели, смотрят на меня добрыми жалостливыми глазами (как с края могилы, любопытно вытягивая шеи), и голоса бодрые, живые... И все приносят мне передачи. (Я не упоминаю здесь ни имен, ни фамилий) ни степени родства и дружбы, все это осталось в той жизни, когда я кому-то был отцом и сыном, мужем и другом, все это далеко позади.
      Передачи я складываю в тумбочку. Вечером приходит няня и с моего молчаливого согласия все забирает. У нее внук, у нее дети, а мне передачи ни к чему. Нет, не то что я совсем не ем, я ем, но очень мало, не хочу, чтобы разные вкусные вещи сгнили вместе со мной — они нужны людям и детям наших детей, всем, кто еще не потерял интереса к вкусной и бесплатной пище.
      Вот и пришла няня, вытерла пол и спинки кроватей, мой подоконник, открыла тумбочку и молча переложила содержимое в свою сетку, предварительно обернув в газету из тех, что мне все несут и несут, словно мне интересно, что там творится в их мире.
      А няня все не уходит.
      — У вас там деньги я видела, не одолжите мне?
      — Деньги? Какие деньги? — спросил я.
      — Да те, что в тумбочке. Племянница замуж выходит; а получка у нас только на той неделе будет.
      — Это хорошо, что выходит, — ответил я, —Наверное и муж хороший.
      — Хороший, хороший, — закивала она радости —непьющий, молодой.
      (Вот и спина занемела, и край больничного одеяла перестал колоться).
      — Сколько же дать тебе? — спросил я, уже зная - что она просит все деньги.
      — Да рублей двадцать хватит, много не буду класть. куда им столько. Носки им уже связала...
      — Прикрой окно, — попросил я, — холодно что-то. И ноги...
      — Я сейчас, вы не вставайте... Так вы одолжите?
      — Конечно, конечно, — согласился я, — только знаете что? Купите мне бутылочку вина. Нет, не мне! — Я хотел махнуть рукой, но рука не поднялась. — Вот им, — кивнул я головой, только глаза еще послушно скользнули по окну и замерли на переплете.
      — Куплю, куплю, конечно, как не купить, вы не беспокойтесь, я две куплю!
      (Я хотел еще что-то сказать, но язык, деревенел, еле шевельнулся. Отвисла Челюсть).
      — Вот спасибо, вот спасибо-то, а то, понимаете, иду на свадьбу, а денег-то и нет. Хоть и племянница, а неудобно как-то...
      "Это плохо, — подумал я, — это плохо, наверное, умереть с раскрытым ртом. Неужели не догадается закрыть, хотя бы догадалась, хотя бы догадалась..."